Северный Свет. Глава 2.

Следующий день был ясный и свежий, и на голубом небе промелькнуло только несколько облаков — живительная погода. Хотя все предки Пейджа придерживались евангелических убеждений, он не часто ходил в церковь. В то время как его жена и Дороти отправились на одинадцатичасовую службу, он срезал с лужайки заднего двора несколько ранних цветов для Коры, прихватил книгу, которую прислали для обзора и которая, по его мнению, могла заинтересовать Дейвида, и сел в машину. Медленно выехав из гаража, он поехал по уличке вдоль задней стороны домов, так как не хотел вызвать неудовольствие соседей. Но ему все же не удалось избежать встречи с мисс Харботтл, вдовой близкого друга его отца Боба Харботтла, и пожилая женщина, которая, по праздничному одетая, не спеша шла в церковь, ответила на его приветствие и взглянула с укором.

Скоро он выехал на дорогу к Слидону. Волнения прошлого вечера оставили его; он чувствовал себя необычайно счастливым. Занятый своей работой, Пейдж имел немного развлечений. Его не интересовали ни гольф, ни теннис; фактически, он не был создан для игр, к тому же он имел склонность, хотя ему было только сорок девять, к болезни сердца, которую, несмотря на качание головой доктора Барда, он не принимал во внимание, считая скорее досадной, чем серьёзной. Фактически Генри был тихим парнем, скромным от рождения и вышколенным в юности его родителями, которые считали, что строгость — это основа хорошего воспитания. Даже когда он стал мэром, представительские функции были для него в тягость, и Алиса часто имела причину упрекнуть его в том, что она называла «непродвинутостью». Он любил свой сад, и выращивал в маленькой теплице довольно красивые пеларгонии; другим его развлечением было перебирать свою коллекцию старинного стаффордского¹ фарфора; и он получал огромное удовольствие от организации осенних выступлений оркестров, которые он каждый год приглашал в Хедлстон и которые стали отличительной особенностью города. Но больше всего ему нравилось время от времени ездить к морю, особенно в Слидон, который, несмотря на близость к Хедлстону, оставалась самой неиспорченной рыбацкой деревней на всем северо-восточном берегу. Он ездил туда, будучи ребёнком, и теперь там жил его сын. Но кроме этого важного обстоятельства, очарование деревни состояло для него в том, что здесь выжила часть настоящей старой Англии.

Это было страстью Генри, его религией, его хотите, его манией: та Англия, что была и что должна быть вновь. С тихой искренностью он любил свою страну, ткань её земли, также как и соль омывающего её моря. Он видел, как со времен войны ухудшилась жизнь страны. Но это должно было быть всего лишь временными последствиями той титанической борьбы. Англия должна вновь подняться.

Перед ним уже были низкие очертания Слидона. В гавани над волноломом висело облако брызг. Он проехал мимо причаленных смэков (одномачтовое рыболовное судно - С.С.) и сушившихся сетей, вокруг побелённого здания береговой охраны, и въехал на утес, где был дом Дейвида.

Когда он вышел на песчаный гребень, он увидел, что Кора ждет в дверях. Она была без головного убора, и её иссиня-черные волосы метались вокруг обветренных щек, ее темно-красное платье обтягивало длинные руки и ноги, казалось, что она излучает тепло и нежность, которые вернули к жизни его сына. Она обеими ладонями пожала его руку, и ещё до того, как она что-либо сказала, он знал, что она рада видеть его.

«Как он?», спросил Генри.

«Хорошая неделя. Сейчас он наверху... пишет». Когда они зашли, она посмотрела на окно чердака, из которого доносились приглушённые звуки концерта Белы Бартока². «Я позову его».

Но Пейдж боялся беспокоить Дейвида. Его книга, о доисламской поэзии, предмете, которым он интересовался еще со времени учения в Баллиол-колледже³, двигалась с трудом. За прошедшии шесть месяцев он изучил три арабских диалекта и теперь переводил Китаб аль-Агхани⁴ - Книгу Песен. Лучше не рисковать отвлекать его внимание. Видя его волнение, Кора улыбнулась.

«В любом случае обед не будет позже в половине первого».

Даффодилы⁵ понравились ей больше, чем он ожидал. После того как она выразила восхищение ими и связала их в слишком тугой букет, она повела его в сад, расположенный за домом, защищённый от господствующего здесь бриза каменной стеной сухой кладки, и показала, что она сделала за прошедшую неделю. Новый участок для овощей был готов и аккуратно обложен каменной оградкой.

«И кто здесь копал?»

«Конечно, я», она весело рассмеялась.

«Не много ли это для Вас? И дом, и готовка... и Дейвид».

«Нет... нет. Я сильная, да. И мне действительно нравиться сад». Она стыдливо взглянула на него. «Знаете, у меня никада раньше не было такой возможности».

Когда она пошла на кухню, Генри прогуливался взад и вперед по тропинке среди рябин и беззлобно размышлял о том «никада». Ну и что с того? Лучше пусть буде добросердечная молодая женщина, чем совершенный знаток грамматики, особенно если эта женщина — Кора. Скоро она позвала его из черного входа.

В переднй комнате на столе была сложена свежевыстиранная одежда; ножи, фарфор, в общем, все мелкие вещи, которые он подарил им — были аккуратно выставлены; манил взгляд лежащий на блюде поджаренный до золотистой корочки жареный цыплёнок. Во всем что она делала Кора, проявляла умение, вид отзывчивой готовности, что скромно выражала её желание угодить.

Они подождали, музыка наверху умолкла, и чуть позже появился Дейвид — как обычно, немного отстранённый, но Пейдж сразу увидел, что он в хорошем расположении духа. Он хорошо выглядел, несмотря на его как всегда экстравагантный наряд — свитер под шею, вельветовые штаны, замшевые ботинки — этот наряд не помогал увидеть, каким симпатичным парнем был Дейвид — очень высокий, как Кора, но худой, все еще слишком худой, с мягкими светлыми волосами, светлой кожей и красивыми ровными зубами.

«Как продвигается дело?», Спросил его Генри, пока Кора нарезала цыпленка.

«Неплохо». Несколько секунд он равнодушно осматривал сервированный стол, на котором аппетитно лежали крылышки, брюссельская капуста, картофельное пюре, приготовленное Корой, потом небрежно взял вилку.

«В редакцию прислали новую биографию Эдуарда Фитцджеральда».⁶

Дейвид поднял брови.

«Я думал, ты захочешь просмотреть ее», защищаясь, пробормотал Пейдж.

Дейвид недоуменно взглянул на отца.

«Не говори мне, что ты восхищаешся Халифом Восточной Англии... человеком, написавшим неоценимые строки:

"Човган судьбы, как мяч, тебя гоняет.
                               Беги проворней, - спор не помогает!⁷»

Пейдж усмехнулся. Он не имел ничего против покровительственного тона Дейвида: это была не более чем поза, которая была допустима для человека, который был одним из лучших студентов в Оксфорде. Образование самого Генри было оборвано внезапным вызовом в редакцию по поводу болезни его отца. Пейдж восполнил его интенсивным чтением, но все же в Эдинбургском Университете, куда он поступил по настоянию своего отца, Роберта Пейджа, который в свое время также учился там, он провел не более двух лет.

«Хайям тоже не плох», возразил он мягко. «Рёскину⁸ это нравилось».

Дейвид скорчил гримасу и произнес строчку по арабски.

«Таково мое мнение о старом Омаре».

«Что это означает?», спросила Кора.

«Боюсь, я слишком мало знаю тебя, чтобы объяснить тебе», сказал Дейвид и зашелся таким странным смехом, что Генри посмотрел на него с подозрением. Хотя было облегчением слышать его смех, при вспоминании о тех днях, когда его сын сидел, опустив голову и намертво зажав руки между коленями, уставившись в пол, повергнутый в ужасную депрессию. Ночи были ещё хуже, с бесконечной бессонницей, наполненной страхом перед неизвестным врагом. Его военная служба не была особенно трудной — он сражался на Крите, потом во время отступления переболел дизентерией. Но напряжение породило чрезмерную чувствительность, которая, сохранившись в течении лет учебы в Оксфорде, привела, восемнадцать месяцев назад, к серьёзному нервному срыву. Навязчивый невроз с признаком паранойи, называл это доктор Бард, но Генри не мог согласиться, когда врач настаивал, что замечал в Дейвиде серьёзную невротическую тенденцию ещё с тех пор, как он был мальчиком — это возмутительное мнение едва не разрушило их долгую дружбу.

Но сейчас произошли небольшие изменения. Наблюдая приподнятый дух Дейвида, Пейдж чувствовал, что его женитьба, такая необычная, но такая удачная, спасла его. Шанс представился ему в Скарборо, где он проходил трудотерапию. После плетения корзин он вернулся домой, с бледным лицом, все еще трясущийся, но восстановленный. Вдвойне странно, что он никогда не проявлял серьёзного интереса к женщинам, особенно к тем, чей нетренированный ум представлял собой противоположность его собственному. Возможно, именно недостаток образования Коры привел к возможности сблизиться с ней. Погруженный в глубину бездны, он инстинктивно потянулся к самому простому существу, которого он мог достигнуть. Как хорошо, что ей оказалась Кора.

После обеда, когда она убрала со стола, Пейдж с сыном сидели у окна и разговаривали. Обычно Дейвид много не говорил о своей работе, но сегодня его сдержанность прошла; он был весел и открыт. Перевод одного из его эссе, «Земля ночи», был напечатан в Mercure de France⁹, и он показал личное поздравительное письмо, полученное от редактора. Признание его таланта, необходимый стимул для него, был также тайным ободрением для Пейджа, который надеялся, что Дейвид скоро сможет присоединится к нему в усовершенствовании газеты.

У них был обычай гулять вместе, но в тот день Дейвид извинился за себя и поднялся наверх работать — он стремился полностью использовать рукопись, которую он одолжил из Лондонской Библиотеки и которую должен был вернуть на следующий день. Кора оделась и они с Генри отравились в гавань.

Сперва они не разговаривали. У нее был дар молчаливого дружелюбия, ктороый создавал чувство, что знаешь ее много лет. Когда они пересекли песчаную бухту, где высохшие, слежавшиеся водоросли хрустели у них под ногами, и обогнули волнолом, она взяла его руку, подставляя себя морскому бризу с радостным забытьём.

«Вы бы надели более тёплый плащ», сказал он, заметив, что она легко одета.

«Мне не очень холодно», ответила она. «Вы бы не хотели уйти отсюда?»

«Пойдёмте», сказал Пейдж. Присутствие Коры освежало его.

В конце пустынного причала они стали под прикрытием стены станции спасательных лодок, наблюдая за кружащими в небе чайками. Перед ними расстилалось море; ветер приносил острый вкус соли. У него было странное чувство, что он мог бы остаться здесь навсегда. Наконец он нарушил молчание.

«Вы так много сделали для Дейвида».

«Он много значит для меня», быстро произнесла Кора. Она взглянула Пейджа, потом отвела взгляд. «Я не была счастлива до того, как мы встретились».

Генри почувствовал, что она оказывает ему честь, открываясь ему. Её немногословность, отсутствие той болтливости, которая так не нравилась ему в женщинах, было первым, что понравилось ему в ней. Уже тогда он заметил в ней смиренное стремление к привязанности, желание войти в семью, с которой она была соединена браком, что наводило нам мысль о пережитых лишениях. Позднее это подтвердилось, когда она рассказала о своей жизни, как её родители умерли несколькими годами ранее, как она жила в Лондоне с тёткой, подрабатывая на низкооплачиваемых работах. Она не выказывала ни нотки жалости к себе. Но сейчас возникло ощущение, что сквозь её нынешнее счастье пробился слабый, но безошибочный отзвук печали.

«Вы много времени были одиноки?»

«Да», ответила она. «Что-то вроде этого».

Сильно подул ветер, и Генри положил руку на её плечи.

«Я не хочу, чтобы Вы вновь чувствовали что-то подобное. Теперь Вы принадлежите к нам. И мы никогда не дадим Вам чувствовать себя одинокой. Моя жена говорила об этом только вчера... интересовалась, не скучно ли иногда здесь Вам и Дейвиду. Вы оба могли бы время от времени приезжать в Хедлстон на танцы.

«Я не большая любительница танцев», сказала она, потом добавила, хотя ее замечание могло странно прозвучать, «Дейвид тоже... он не из тех.»

«Тогда театр, или концерт?»

Она повернулась к Генри.

«Знает, мне нравиться жить здесь. Также мне нравится тишина. Ночью, в постели» - она неожиданно покраснела, как будто сказала что-то неправильное, но продолжила - «когда ветер обдувает дои и слышен шум волн, ты как будто находишься в замке, если Вы понимаете, что я имею в виду. Я бы не поменяла Слидон ни на какое другое место.»

Настало время расставаться. Когда они вернулись к машине Генри, он услышал музыку, звучащую с чердака; это было похоже на Брукнера¹⁰, Четвертую Симфонию, в тональности ми-бемоль мажор, не его вкус, но верный признак того, что Дейвид в поисках вдохновения, поэтому он решил, что лучше не подниматься наверх. Он неуклюже просунул пакет, который он оставлял в конце каждого месяца, во внешний карман Коры. Это всегда был несколько неудобный момент, хотя он пытался быть ловким, подобно фокуснику, вытягивающему игральную карту, обычно сопровождая свои действия каким-нибудь дурацким замечанием, скороговоркой произносимым как бы между прочим — эти молодые люди были горды, но им нужно жить. В этот раз он сказал:

«Здесь немного семян для вашего сада.»

Но Кора не улыбнулась. Ее лицо, с высокими скулами и видимыми под кожей венами и слегка впалыми щеками, приобрело странное выражение. Ветер увлажнил ее темно-коричневые глаза и бросил черный локон на ее бровь.

«Вы так добры к нам, особенно ко мне. Вы так много сделали для меня...» Она не могла продолжать. Внезапно она подошла к нему ближе и неуклюже прижалась своими теплыми губами к его холодной щеке.

Когда Генри возвращался в серые сумерки Хедлстона, не спеша — не было необходимости спешить, мысль об этой неожиданной ласке согревала его на протяжении всего пути домой.

1 город в Великобритании, административный центр графства Стаффордшир

2 венгерский композитор, пианист и музыковед-фольклорист. 

3 один из старейших колледжей Оксфордского университета.

4памятник арабской литературы

5даффодилами, как правило, называют нарциссы с длинными стеблями, но так могут быть названы и все разновидности этого цветка.

6английский поэт; известен прежде всего своими переводами четверостиший Омара Хайяма

7Омар Хайям в переводе В.Державина.

8Джон Рёскин  —писатель, художник, теоретик искусства,литературный критик и поэт.

9литературный журнал, издающийся в Париже с 1672 (с перерывами).

10Брукнер, Антон - (нем. Anton Bruckner; 4 сентября 1824, Ансфельден, Верхняя Австрия — 11 октября 1896, Вена) — австрийский композитор, органист и музыкальный педагог, известный в первую очередь своими симфониями, мессами и мотетами.